Из бетонного тюремного коридора в камеру ведет обитая железом дверь. В двери – квадратное окошко, створка откидывается вниз и превращается в полочку – это так называемая кормушка. Через эту кормушку допрашивают. Иногда, когда содержащиеся в камере женщины совсем уж отчаянно кричат, что нечем дышать, кормушку открывают ненадолго, чтобы впустить в камеру воздух. Через кормушку не кормят. Только к концу третьих суток передадут шесть буханок хлеба на 36 человек.
Камера – одиннадцать квадратных метров. У самого входа – раковина. Из крана течет только холодная ржавая вода. Никакой другой воды в камере нет. Воду из-под крана набирают в единственную мятую и нечистую пластиковую бутылку, оставшуюся от прежних заключенных. Пьют по очереди.
Над этой раковиной Олеся С., Катя К. и еще кто-то из заключенных женщин ухитряются помыть голову дегтярным шампунем от вшей. Полбутылки шампуня тоже осталось от кого-то из прежних узниц.
На раковине лежат два черных обмылка. Ими многие женщины пытаются стирать белье. Под раковиной решают складывать обувь в одну кучу. Если ставить обувь где попало, то на полу совершенно не остается места, куда можно было бы поставить ногу. Там, под раковиной на кроссовках, спит Лена А. – больше негде.
Рядом с раковиной – туалет. Дыра в полу. В дыру вровень с полом вмонтирована продолговатая ваза из грубого фаянса с рифлеными краями, чтобы можно было поставить ноги и сесть над дырой орлом. Туалетной бумаги нет. Когда заключенные просят туалетную бумагу, охранники предлагают им подтираться собственной одеждой.
Вокруг параши, как вернее было бы назвать этот туалет, есть пластиковая загородка, но она низкая – стоящему человеку по грудь. Полностью скрыться за загородкой можно, только если присесть. Поскольку в камере 36 человек и желудки у многих от голода и от стресса расстроены, в туалете почти всегда кто-то сидит. Через низкую загородку почти всегда доносится звук и смрад испражнений.
При входе в туалет – кнопка. Это кнопка срочного вызова охранников на тот случай, если в камере нештатная ситуация, началась драка или кому-то стало плохо. Если, протискиваясь в туалет, случайно задеть эту кнопку и охранники придут по ложной тревоге, они будут кричать, оскорблять и угрожать.
По правую руку в камере две тумбочки. В одной из них нашелся пакет с мусором – пустые банки из-под рыбных консервов, тоже довольно смрадные. В другой тумбочке нашлась настоящая ценность – спрятанная в щель пилочка для ногтей.
На одной из этих тумбочек устраивается Ганна Л. Под Ганной в тумбочке – Настя Б. После освобождения Ганна и Настя будут удивляться, что ухитрялись даже как-то спать урывками, свернувшись калачиком. Правда, сон напоминал скорее обморок, наступавший от духоты.
Вдоль стен – двухъярусные металлические койки. Классические тюремные койки, только ржавые и ободранные. Койки привинчены к полу. На койках – расплющенные в комковатые блины сине-белые матрасы. Ни синего цвета не осталось, ни белого. На матрасах – покрывала, их женщины снимут, чтобы отдать тем, кто спит на полу. Есть еще четыре подушки серого цвета. Подушки, одеяла и покрывала смердят, при виде их трудно не думать о вшах и чесотке.
Стол и две лавки, расположенные между кроватями, тоже привинчены к полу. Над столом – зарешеченное окно. Работая по очереди той самой пилкой для ногтей, найденной в тумбочке, узницы ослабляют на решетке шурупы. Окно удается немного приоткрыть. С улицы понемногу поступает свежий воздух и нескончаемый шум вновь прибывающих автозаков.
Автозаков прибывает невообразимо много – господи, сколько ж они похватали людей? Воздуха попадает катастрофически мало. В камере есть еще вентиляционная отдушина, но она почему-то плотно забита туалетной бумагой, и расчистить ее не удается.
Светло и сыро
В камере всегда горит свет – старое, еще гулаговское обыкновение. Поэтому Настя Б. спит головою в тумбочку – хотя бы какая-то возможность защитить глаза от света. Поэтому же места под столом и под койками считаются хорошими. Но хорошими они считаются только до тех пор, пока на полу не становится сыро.
Сырость создают охранники – то ли в отместку за шум, то ли в целях дезинфекции. Да, камере шумно. Не то чтобы кричат или громко разговаривают, но пять-шесть-десять человек ежеминутно договариваются, как переступить друг через друга, как устроиться, как перевернуться.
Еще у Лены А. есть красная сумка. Родители ухитрились в суде донести Лене передачу. В сумке – батон копченой колбасы и зубная паста. Лена дает соседкам откусывать колбасу и нюхать или даже размазывать по деснам зубную пасту – аромат утраченной чистоты. Этот дележ колбасы и пасты тоже превращается в гул голосов.
Иногда у кого-то сдают нервы:
– Да убери же ты кроссовки!
– Я же сказала, это не мои. Девочки, чьи кроссовки?
Они стараются быть доброжелательными друг к другу, но таких эмоциональных всплесков не избежать, поминутно кто-то вскрикивает.
А если открыта кормушка ради какого-никакого проветривания, то в камере отчетливо слышно, как в коридорах избивают мужчин. Звук хлестких ударов и утробные крики избиваемых. Настя Б., Олеся С., Ганна Л. после освобождения в один голос будут говорить: не представляли себе, что так может кричать человек.
Заслышав крики, женщины в камере #18 представляют себе, что это могут избивать их мужа или сына. Жанна Л. видела ведь, как мужа арестовывали. И Катя К. видела своего мужа в автозаке с руками, связанными за спиной пластиковой стяжкой. И Олеся С. видела, как арестовывали ее парня. Не его ли бьют там в коридоре? Не он ли исторгает эти отчаянные животные звуки?
И многие женщины плачут. Некоторые тихо, а некоторые навзрыд. С некоторыми случаются истерики или панические атаки, как с Юлей Г. Тогда их утешают, причитают над ними, а это все гул, гул голосов.
А еще у Ганны Л. отняли очки, и она тщетно просит вернуть. А у Кати К., наоборот, линзы, жжение в глазах, и Катя жалуется Ганне. А у Жанны Л. диабет, при обыске отобрали лекарства. Жанна просит вернуть. Тоже тщетно. И это все гул, гул голосов.
И бывает, что сходят с ума. Никто уже сейчас не помнит фамилии женщины, которая сошла с ума. Она встала вдруг, оправила одежду и сказала:
– Ну ладно, девочки, хорошо с вами, но мне пора идти. До свидания. Приятно было познакомиться.
Подошла к двери, подергала дверь и обернулась:
– Девочки, тут заперто. У кого ключ?
И после некоторой паузы:
– Девочки, ну это не смешно. У кого ключ?
Постучала в дверь. Подождала немного. Постучала громче.
Одновременно кто-то пытался протиснуться в туалет и случайно зацепил кнопку вызова охраны.
Плач, гул, причитания, стук в дверь и сигнал тревоги – в такие моменты кормушка распахивается, и охранник кричит:
– Заткнитесь все, иначе я вас зарою!
Или распахивается не кормушка, а дверь, и с размаха кто-то из охранников выплескивает в камеру ведро воды. Многие узницы думают, что это такой способ наказать их за шум. Многим кажется, что вода сильно пахнет хлоркой – и это такой способ дезинфекции. Так или иначе, все, кто сидел на полу, мокрые. И покрывала, которые подстилают, чтобы лечь на пол, – мокрые. И места под койками, которые считались хорошими, потому что там тень, больше не считаются хорошими – там вода.
Вода, впрочем, довольно быстро испаряется, висит в воздухе капельками тумана, конденсируется на стенах, течет по стенам. А воздух уже почти не содержит кислорода. Он уже почти чистый углекислый газ.
Дышать решительно нечем.
Право дышать
Наступает такой момент, когда духота в камере становится смертельной. Ольга Павлова говорит, что это буквально чувствуешь всем телом. Теряешь сознание, проваливаешься в обморок и видишь напоследок, что и другие тоже проваливаются в обморок. Потом сознание возвращается, и Ольга Павлова кричит:
– Откройте дверь! Выведите нас отсюда! Иначе вы трупы будете выносить из этой камеры.
И другие женщины тоже кричат. Камера кричит последним отчаянным криком.
Дверь открывается. На пороге охранник, про которого известно, что он не из числа совсем уж зверей:
– Тихо, девчонки, тихо. Сейчас выведу в коридор. Только тихо и лицом к стене, чтобы никто не услышал.
По этим словам Ольга Павлова догадывается, что, вероятно, сейчас ночь. Охранник надеется вывести узниц подышать так, чтобы не узнало начальство и сослуживцы.
Женщины тяжело встают, выходят в коридор. В коридоре открыто окно и есть воздух. Они становятся лицом к стене вдоль коридора – и дышат.
Настя Б., сделав несколько вдохов, падает в обморок, только на этот раз не от недостатка кислорода, а от избытка.
– Ей плохо, позовите врача!
– Тихо вы! – шипит охранник.
Но поздно. Уже услышали, уже бегут. Уже загоняют обратно в камеру. Уже даже вызвали фельдшерицу, и та колет что-то девушке, потерявшей сознание.
– Что вы ей колете? Зачем?
– Адреналин! Твое какое дело!
Когда потерявшая сознание приходит в себя и с трудом встает, когда все ненадышавшиеся заходят обратно в камеру, охранник говорит заговорщически:
– Ну вот. Попадет мне теперь из-за вас.
Боится служебного взыскания за то, что ненадолго прекратил пытку.
